Гвендолен. К счастью, он совершенно неизвестен за пределами тесного семейного круга. Это вполне естественно. Сферой деятельности для мужчины, по-моему, должен быть домашний очаг. И как только мужчины начинают пренебрегать своими семейными обязанностями, они становятся такими изнеженными. А я этого не люблю. Это делает мужчину слишком привлекательным. Моя мама, которая смотрит на воспитание крайне сурово, развила во мне большую близорукость: это входит в ее систему. Так что вы не возражаете, Сесили, если я буду смотреть на вас в лорнет?
Сесили. Нет, что вы, Гвендолен, я очень люблю, когда на меня смотрят!
Гвендолен (тщательно обозрев Сесили через лорнет). Вы здесь гостите, не так ли?
Сесили. О, нет. Я здесь живу.
Гвендолен (строго). Вот как? Тогда здесь находится, конечно, ваша матушка или хотя бы какая-нибудь пожилая родственница?
Сесили. Нет. У меня нет матери, да и родственниц никаких нет.
Гвендолен. Что вы говорите?
Сесили. Мой дорогой опекун с помощью мисс Призм взял на себя тяжкий труд заботиться о моем воспитании.
Гвендолен. Ваш опекун?
Сесили. Да, я воспитанница мистера Уординга.
Гвендолен. Странно! Он никогда не говорил мне, что у него есть воспитанница. Какая скрытность! Он становится интереснее с каждым часом. Но я не сказала бы, что эта новость вызывает у меня восторг. (Встает и направляется к Сесили.) Вы мне очень нравитесь, Сесили. Вы мне понравились с первого взгляда, но должна сказать, что сейчас, когда я узнала, что вы воспитанница мистера Уординга, я бы хотела, чтобы вы были… ну, чуточку постарше и чуточку менее привлекательной. И знаете, если уж говорить откровенно…
Сесили. Говорите! Я думаю, если собираются сказать неприятное, надо говорить откровенно.
Гвендолен. Так вот, говоря откровенно, Сесили, я хотела бы, чтобы вам было не меньше чем сорок два года, а с виду и того больше. У Эрнеста честный и прямой характер. Он воплощенная искренность и честь. Неверность для него так же невозможна, как и обман. Но даже самые благородные мужчины до чрезвычайности подвержены женским чарам. Новая история, как и древняя, дает тому множество плачевных примеров. Если бы это было иначе, то историю было бы невозможно читать.
Сесили. Простите, Гвендолен, вы, кажется, сказали — Эрнест?
Гвендолен. Да.
Сесили. Но мой опекун вовсе не мистер Эрнест Уординг — это его брат, старший брат.
Гвендолен (снова усаживаясь). Эрнест никогда не говорил мне, что у него есть брат.
Сесили. Как ни грустно, но они долгое время не ладили.
Гвендолен. Тогда понятно. А к тому же я никогда не слыхала, чтобы мужчины говорили о своих братьях. Тема эта для них, по-видимому, крайне неприятна. Сесили, вы успокоили меня. Я уже начинала тревожиться. Как ужасно было бы, если бы облако омрачило такую дружбу, как наша. Но вы совершенно, совершенно уверены, что ваш опекун не мистер Эрнест Уординг?
Сесили. Совершенно уверена. (Пауза.) Дело в том, что я сама собираюсь его опекать.
Гвендолен (не веря ушам) Что вы сказали?
Сесили (смущенно и как бы по секрету). Дорогая Гвендолен, у меня нет никаких оснований держать это в тайне. Ведь даже наша местная газета объявит на будущей неделе о моей помолвке с мистером Эрнестом Уордингом.
Гвендолен (вставая, очень вежливо). Милочка моя, тут какое-то недоразумение. Мистер Эрнест Уординг обручен со мной. И об этом будет объявлено в «Морнинг пост» не позднее субботы.
Сесили (вставая и не менее вежливо). Боюсь, вы ошибаетесь. Эрнест сделал мне предложение всего десять минут назад. (Показывает дневник.)
Гвендолен (внимательно читает дневник сквозь лорнет). Очень странно, потому что он просил меня быть его женой не далее как вчера в пять тридцать пополудни. Если вы хотите удостовериться в этом, пожалуйста. (Достает свой дневник.) Я никуда не выезжаю без дневника. В поезде всегда надо иметь для чтения что-нибудь захватывающее. Весьма сожалею, дорогая Сесили, если это вас огорчит, но боюсь, что я первая.
Сесили. Я была бы очень огорчена, дорогая Гвендолен, если бы причинила вам душевную или физическую боль, но все же приходится разъяснить вам, что Эрнест явно передумал после того, как сделал вам предложение.
Гвендолен (размышляя вслух). Если кто-то вынудил моего бедного жениха дать какие-то опрометчивые обещания, я считаю своим долгом немедленно и со всей решимостью прийти к нему на помощь.
Сесили (задумчиво и грустно). В какую бы предательскую ловушку ни попал мой дорогой мальчик, я никогда не попрекну его этим после свадьбы.
Гвендолен. Не на меня ли вы намекаете, мисс Кардью, упоминая о ловушке? Вы чересчур самонадеянны. Говорить правду в подобных случаях не только моральная потребность. Это удовольствие.
Сесили. Не меня ли вы обвиняете, мисс Ферфакс, в том, что я вынудила у Эрнеста признание? Как вы смеете? Теперь не время носить маску внешних приличий. Если я вижу лопату, я и называю ее лопатой.
Гвендолен (насмешливо). Рада довести до вашего сведения, что я никогда в жизни не видела лопаты. Совершенно ясно, что мы вращаемся в различных социальных сферах.
Входит Мерримен, за ним лакей с подносом, скатертью и подставкой для чайника, Сесили уже готова возразить, но присутствие слуг заставляет ее сдержаться, так же как и Гвендолен.
Мерримен. Чай накрывать здесь, как всегда, мисс?
Сесили (сурово, но спокойно). Да, как всегда.
Мерримен начинает освобождать стол и накрывать к чаю. Продолжительная пауза. Сесили и Гвендолен яростно глядят друг на друга.
Гвендолен. Есть у вас тут интересные прогулки, мисс Кардью?
Сесили. О да, сколько угодно. С вершины одного из соседних холмов видно пять графств.
Гвендолен. Пять графств! Я бы этого не вынесла. Ненавижу тесноту!
Сесили (очень любезно). Именно поэтому вы, вероятно, живете в Лондоне.
Гвендолен (закусывает губу и нервно постукивает зонтиком по ноге, озираясь). Очень милый садик, мисс Кардью.
Сесили. Рада, что он вам нравится, мисс Ферфакс.
Гвендолен. Я и не предполагала, что в деревне могут быть цветы.
Сесили. О, цветов тут столько же, сколько в Лондоне людей.
Гвендолен. Лично я не могу понять, как можно жить в деревне, — конечно, если ты не полное ничтожество. На меня деревня всегда нагоняет скуку. | 
