- О, знаю я каких: этих ужасных женщин с крашеными волосами и размалеванными лицами.
- Не презирайте крашеные волосы и размалеванные лица, Дориан! В них порой находишь какую-то удивительную прелесть.
- Право, я жалею, что рассказал вам о Сибиле Вэйн!
- Вы не могли не рассказать мне, Дориан. Вы всю жпзпь будете мне поверять все.
- Да, Гарри, пожалуй, вы правы. Я ничего но могу от вас скрыть. Вы имеете надо мной какую-то непонятную власть. Даже если бы я когда-нибудь совершил преступление, я пришел бы и признался вам. Вы поняли бы меня.
- Такие, как вы, Дориан, - своенравные солнечные лучи, озаряющие жизнь, - не совершают преступлений. А за лестное мнение обо мне спасибо! Ну, теперь скажите... Передайте мне спички, пожалуйста! Благодарю... Скажите, как далеко зашли ваши отношения с Сибилой Вэйн?
Дориан вскочил, весь вспыхнув, глаза его засверкали.
- Гарри! Сибила Вэйн для меня святыня!
- Только святыни и стоит касаться, Дориан, - сказал лорд Генри с ноткой пафоса в голосе.И чего вы рассердились? Ведь рано или поздно, я полагаю, она будет вашей. Влюбленность начинается с того, что человек обманывает себя, а кончается тем, что он обманывает другого. Это и принято называть романом. Надеюсь, вы уже, по крайней мере, познакомились с нею?
- Ну, разумеется. В первый же вечер тот противный старый еврей после спектакля пришел в ложу и предложил провести меня за кулисы и познакомить с Джульеттой. Я вскипел и сказал ему, что Джульетта умерла несколько сот лет тому назад и прах ее покоится в мраморном склепе в Вероне. Он слушал меня с величайшим удивлением, - наверное, подумал, что я выпил слишком много шампанского...
- Вполне возможно.
- Затем он спросил, не пишу ли я в газетах. Я ответил, что даже не читаю их. Он, видимо, был сильно разочарован и сообщил мне, что все театральные критики в заговоре против него и все они продажны.
- Пожалуй, в этом он совершенно прав. Впрочем, судя по их виду, большинство критиков продаются за недорогую цену.
- Ну, и он, повидимому, находит, что ему они не по карману, - сказал Дориан со смехом.Пока мы так беседовали, в театре стали уже гасить огни, и мне пора было уходить. Еврей настойчиво предлагал мне еще какие-то сигары, усиленно их расхваливая, но я и от них отказался. В следующий вечер я, конечно, опять пришел в театр. Увидев меня, еврей отвесил низкий поклон и объявил, что я щедрый покровитель искусства. Пренеприятный субъект, - однако, надо вам сказать, он страстный поклонник Шекспира. Он с гордостью сказал мне, что пять раз прогорал только изза своей любви к «барду» (так он упорно величает Шекспира) . Он, кажется, считает это своей великой заслугой.
- Это и в самом деле заслуга, дорогой мой, великая заслуга! Большинство людей становятся банкротами изза чрезмерного пристрастия не к Шекспиру, а к прозе жизни. И разориться изза любви к поэзии - это честь... Ну, так когда же вы впервые заговорили с мисс Сибилой Вэйн?
- В третий вечер. Она тогда играла Розалинду. Я наконец сдался и пошел к ней за кулисы. До того я бросил ей цветы, и она на меня взглянула... По крайней мере, так мне показалось... А старый еврей все приставал ко мне - он, видимо, решил во что бы то ни стало свести меня к Сибиле. И я пошел... Не правда ли, это странно, что мне так не хотелось с ней знакомиться?
- Нет, ничуть не странно.
- А почему же, Гарри? - Объясню как-нибудь потом. Сейчас я хочу дослушать ваш рассказ об этой девушке.
- О Сибиле? Она так застенчива и мила. В ней много детского. Когда я стал восторгаться ее игрой, она с очаровательным изумлением широко открыла глаза - она совершенно не сознает, какой у нее талант! Оба мы в тот вечер были, кажется, порядком смущены. Еврей торчал в дверях пыльного фойе и, ухмыляясь, красноречиво разглагольствовал, а мы стояли и молча смотрели друг на друга, как дети! Старик упорно величал меня «милордом», и я поторопился уверить Сибилу, что я вовсе не лорд. Она сказала простодушно: «Вы скорее похожи на принца. Я буду называть вас „Прекрасный Принц“».
- Клянусь честью, мисс Сибила умеет говорить комплименты!
- Нет, Гарри, вы не понимаете: для нее я - все равно что герой какой-то пьесы. Она совсем не знает жизни. Живет с матерью, замученной, увядшей женщиной, которая в первый вечер играла леди Капулетти в каком-то красном капоте. Заметно, что эта женщина знавала лучшие дни.
- Встречал я таких... Они на меня всегда наводят тоску, - вставил лорд Генри, разглядывая свои перстни.
- Еврей хотел рассказать мне ее историю, но я не стал слушать, сказал, что меня это не интересует.
- И правильно сделали. В чужих драмах есть что-то безмерно жалкое.
- Меня интересует только сама Сибила. Какое мне дело до ее семьи и происхождения? В ней все - совершенство, все божественно - от головы до маленьких ножек. Я каждый вечер хожу смотреть ее на сцене, и с каждым вечером она кажется мне все чудеснее.
- Так вот почему вы больше не обедаете со мной по вечерам! Я так и думал, что у вас какой-нибудь роман. Однако это не совсем то, чего я ожидал.
- Гарри, дорогой, ведь мы каждый день -либо завтракаем, - либо ужинаем вместе! И, кроме того, я несколько раз ездил с вами в оперу, - удивленно возразил Дориан.
- Да, но вы всегда бессовестно опаздываете.
- Что поделаешь! Я должен видеть Сибилу каждый вечер, хотя бы в одном акте. Я уже не могу жить без нее. И когда я подумаю о чудесной душе, заключенной в этом хрупком теле, словно выточенном из слоновой кости, меня охватывает благоговейный трепет.
- А сегодня, Дориан, вы не могли бы пообедать со мной?
Дориан покачал головой.
- Сегодня она - Имоджена. Завтра вечером будет Джульеттой.
- А когда же она бывает Сибилой Вэйн?
- Никогда.
- Ну, тогда вас можно поздравить!
- Ах, Гарри, как вы несносны! Поймите, в ней живут все великие героини мира! Она более чем одно существо. Смеетесь? А я вам говорю: она - гений. я люблю ее: я сделаю все, чтобы и она полюбила меня. Вот вы постигли все тайны жизни - так научите меня, как приворожить Сибилу Вэйн! Я хочу быть счастливым соперником Ромео, заставить его ревновать. Хочу, чтобы все жившие когда-то на земле влюбленные услышали в своих могилах наш смех и опечалились, чтобы дыхание нашей страсти потревожило их прах, пробудило его и заставило страдать. Боже мой, Гарри, если бы вы знали, как я ее обожаю!
Так говорил Дориан, в волнении шагая из угла в угол. На щеках его пылал лихорадочный румянец. Он был сильно возбужден. |
